Мой друг Анатолий Максимов, совсем недавно покинувший этот мир в возрасте 86 лет, встречался или общался со всеми своими однокашниками до самого последнего времени. Я поражался этому удивительному факту и… завидовал белой завистью: 27 лет я разыскиваю своих одноклассников, и, несмотря на всемогущество Интернета, тщетно…
И вдруг на днях получаю чудом не пропавшее сообщение на давно не используемый электронный адрес от… одноклассницы Лейды Коган! Она напоминала, что в этом году исполняется полвека (!) со дня окончания школы и не мешало бы встретиться всем классом. К сожалению, по множеству причин встреча не реальна, но вот виртуально (по интернету) эту возможность вполне можно использовать на полную катушку!
Конечно, ПРОШЛОЕ ни вернуть, ни переиграть абсолютно невозможно, но встреча с ним необходима человеку по ряду причин. Во-первых, есть чарующая возможность дать волю совместным воспоминаниям. Во-вторых, там, под слоем лет, у кого-то наверняка остались недоговоренности или не сказанные в свое время нужные слова или размышления. Нам ведь осталось не так уж много времени, и потому, пока еще есть возможность, хотелось бы отправить наше общее прошлое на светлый и радостный покой, высказав друг другу, в одних случаях, слова благодарности, в других – может быть, и горькую правду. Но вспоминать о прошлом, в любом случае, не таясь! должно быть высказано всё!

После окончания Новодеревенской начальной школы мой отчим попытался определить меня в Пушкинскую среднюю школу №1, в которой до войны училась его дочь. Но ничего не получилось. А в школу №3, считавшейся все же несколько лучшей, нежели №2 («сельская»), меня взяли.
В новом классе, 5-в, оказались еще двое из Новодеревенской – правда, из параллельного класса – Валера Зеленый, Таня Иванова и Юра Ерченков. Валера жил в центре Новой Деревни, в полукилометре от меня. Таня жила в нижнем Дзержинце, на новодеревенской стороне, напротив будущего ВНИИЛМа, а потому ходила в школу всегда через мост. Юра жил в Новой Деревне через три дома от меня. С Валерой и Юрой в зимнее время мы ходили по льду, существенно сокращая расстояние.

На мои отношения с новыми одноклассниками, судя по всему, сильно повлияли мой душевный склад и не совсем обычная линия поведения.
Во-первых, я панически боялся насилия и не имел никаких навыков сопротивления ему. А потому для агрессивных ребят, коих особенно много собралось в седьмом классе, я служил мальчиком для битья. Положение усугублялось еще и тем, что физически я был самым слабым среди ровесников.
Во-вторых, за три года жизни в Дзержинце и общения только с мальчиками (ибо девочек в ближайшей округе просто не было) между мною и девочками возникла непреодолимая пропасть (преодоленная только к 20-ти годам). (Впервые я «прикоснулся к женщине» – смущенно взял под локти Валю Щукину и Беллу Черкесову – только после окончания школы. Сохранилась даже фотография этого уникального события…) Признаться в своей влюбленности хоть к кому-то из одноклассниц я так и не смог… Положение усугублялось еще и тем, что я считал себя уродливо-некрасивым, что при непомерном тщеславии (от которого я освободился только лет в тридцать) делало мое положение просто катастрофическим.
Но, при всем том, уже во втором классе я начал остро чувствовать даже еле заметные социальные и культурные различия между людьми. В то время в классе было пять-семь ребят – детей коминтерновцев, живших в поселке Лесном, который находился на Красноармейском шоссе (по другую сторону от санатория «Пушкино»). Мое же материальное положение вплоть до окончания школы было бедственным, и потому я запомнил всех, кто приносил в школу бутерброды с маслом…
Еще мне была присуща сильная и широкая любознательность ко всему, в связи с чем меня восхищали все, кто хорошо учился и что-то умел делать, и потому в девочек-отличниц непременно вл[цензура]лся…

Итак, 5-й класс Пушкинской школы №3. От него остались только два воспоминания.
Первое – это разделение одноклассников на две группы по качеству пионерских галстуков. На «буржуях» были дорогие шелковые. Самый красивый, запоминающийся, был у Лейды. На «плебеях» же были хлопчатобумажные. Таковых было большинство…
Второе – в пятом классе училась отличница Наташа Булдакова. Миниатюрная и ловкая. Бегала стометровку быстрее всех в классе. А я прятал свое восхищение подальше от чужих (да и Наташиных) глаз… Кажется, в середине учебного года (в 6-м классе) она по болезни была вынуждена школу оставить. После этого я видел ее лишь один раз (через три года или пять лет) – это был уже тяжело больной человек. Меня она не узнала…

А вот что вспомнилось про шестой класс.
Для меня украшением 6-го были две девочки, особые симпатии к которым остались надолго. Первая из них – почти отличница Валя Щукина, которую все ребята, в том числе и всё хулиганье, считали красавицей. Но в «кулуарах» шпана признавалась, что не видят никаких шансов привлечь внимание Вали, а потому выбирали «что попроще»…
Вторая – Нина Дементьева, которая, на мой взгляд, была так похожа на одноклассницу Галю Зуеву, что они казались мне сестрами. Галя была троечницей, а Нина – твердой хорошисткой, и жила она около моста, не очень далеко от меня. А потому осенью и весной, если удавалось, из школы шел за ней на почтительном расстоянии – боясь спугнуть мираж…
Еще в 6-м классе я получил хороший жизненный урок по части того, на что люди (даже дети) способны. Не помню, какое я совершил прегрешение, но только дома узнаЮ, что к нам заходил Юра Ерченков и… наябедничал на меня маме. Причем просто так, без какой-либо корысти и даже не из мести!
А до того произошел с ним еще один случай. Однажды в чем-то я ему очень не поверил. И тогда он применил НЕДОЗВОЛЕННЫЙ прием: поклялся «честным пионерским». А вскоре выяснилось, что он явно наврал. И хоть пионером я был никаким, но представление о чести имел. Для меня в то время символом предела, за который ступать было нельзя, являлось как раз то самое «честное пионерское». С тех пор я стал постепенно от Юры отходить. В восьмой класс он не пошел – видимо, потому, что у матери не нашлось 200 рублей (еще «старых») для оплаты учебы (плату за учебу в старших классах средней школы отменили только в 1957 году). И Ерченков навсегда исчез из моей жизни…
В том же 6-м классе, в конце марта, я заболел воспалением легких, и меня положили в детскую больницу, что находилась к западу от железной дороги между станцией и переездом. Три насыщенных событиями недели в несвободе оставили массу впечатлений – наверное, больше, чем 5-й и 6-й классы вместе взятые. Среди прочего, в больнице я прочитал в «Пионерской правде» статью «О дружбе и любви», которая стала для меня напутствием в отношениях между мужчиной и женщиной. С тех пор я смотрел на любую девочку (а позже на девушку, на женщину), прежде всего, с точки зрения построения счастливой семьи. И не просто счастливой, а совершенно счастливой – во всех отношениях. И если бы кто-либо из девочек, в кого я был влюблен, сказала бы, что она готова стать моей спутницей жизни, но при условии, что школу я окончу с золотой медалью, а затем поступлю и завершу обучение в университете, то я разбился бы в лепешку, а условие выполнил!
А впереди меня ждал самый трудный год жизни…

В 7-м классе пятую часть учеников составляли второгодники – отборная фабричная шпана. От их жестоких издевательств моя жизнь превратилась в сущий ад. Во всем мире не было никого, кто бы меня защищал. В похожем положении оказался также и одноклассник Валера Волков. Беда нас сблизила. Но в 8-й класс Валера не пошел, впрочем, так же, как и шпана.
Мое унижение усиливалось еще и тем, что оно происходило на глазах девчонок, которые, увы, поддались психологии агрессивной стаи. Как-то Ерченков донес мне о том, что назавтра девчонки собираются устроить мне «темную». Никаких поводов для этого я им заведомо не давал. Но на всякий случай на другой день я положил в карман 50-граммовую гирьку на куске бечевки.
Вечером следующего дня, по выходу из школы, с криками «Бей его!» девчонки набросились на меня. Я вытащил гирьку и стал раскручивать ее. Гирька угодила в лоб Нине Смольяниновой. От ее вопля девчонки опешили, и я покинул место драки – без преследования. На всю жизнь для меня так и осталось тайной, что же толкнуло девчонок на драку?..

По окончании 7-го класса я очень хотел поступить в авиационный техникум, но поступать, по причине потери документов, мне не пришлось, и лето я самым счастливым образом провел в деревне, нередко помогая дедушке-кровельщику. А в конце августа родители собрали 200 рублей на учебу в 8-м классе…
В школьном воздухе явственно веяло чем-то новым – как бы сменилась эпоха. Было ощущение, что все одноклассники вмиг повзрослели и детство осталось за невидимой чертой. Шпана сгинула, все стали относиться друг к другу с почтением. Впрочем, может, это мне только показалось. Но иллюзия была очаровательной. Важно, что я сам почувствовал себя взрослым – с ощущением ответственности перед будущим.
В 8-м классе появился новый ученик – Витя Приезжев. Будучи исключительно миролюбивым, он быстро стал моим другом. Нас с ним объединяли две страсти – живопись (маслом) и шашки. Приезжев будет первым, с кем я встречусь после эмиграции (в июне 1982 года). Произойдет это в 1998-м году.

Почему-то ничего не запомнилось из 9-го класса. Но, кажется, именно в это время я особенно сблизился с Валерой Зеленым. По уши влюбленные в природу, мы часто прогуливали уроки в марте-апреле. Переступая по перекладываемым еловым веникам, мы забирались на глухие озера в дальнем углу поля, что было напротив входа в санаторий «Пушкино»…
Каким-то образом на общешкольном комсомольском собрании кто-то (так и осталось загадкой – кто?) предложил мою кандидатуру в Совет дружины, и за меня даже проголосовали. Мне поручили заниматься я школьной газетой.
А еще в девятом классе произошло незабываемое для меня событие, оставившее в моей памяти представление о школе №3 как о месте, где преподавал ВЕЛИКИЙ педагог и учитель. Звали его Анастасий Фотич. Он совмещал две должности: учителя литературы (в десятых классах) и завуча. И еще он вел литературный кружок. Но то, что это был необыкновенный кружок, я узнал с опозданием на год, когда Анастасий Фотич ушел на пенсию. Однажды я нечаянно открыл дверь класса, где проходило занятие кружка, – меня поразила живая, страстная атмосфера, которую нигде дотоле я не наблюдал.

10-й класс я начал с боевым настроем окончить школу на серебряную медаль. Полтора месяца я дрался, как лев. А потом произошло непредвиденное: из-за какой-то нелепости я получил (кажется, по алгебре) двойку. Пришлось все уроки делать безукоризненно. В очередной вызов к доске я хоть и ответил без задоринки, но «мадам Зюзина» (все так величали нашу учительницу) поставила мне четверку. И при таком положении четвертной четверки мне было не видать. Сказочная затея рухнула. Учебу я фактически забросил, в результате, среди годовых отметок появилось пять двоек.
Но перед экзаменами меня опять потянуло на эксперимент: у меня появилось желание сдать все экзамены, за исключением двух – сочинения и немецкого языка – на отлично. Что и осуществил. В результате чего аттестат получился четверочный.

К концу 10-го многие ребята (Зубрилин, Кудрявцев, Зеленый, я…) стали покуривать.
Из ребят мое внимание более всех привлекал Коля Зубрилин, для которого я был, по-видимому, не интересен, и потому дружба не получилась.
Одно время я сблизился с Вовой Зубовым, надолго приходил к нему домой. Вместе занимались какими-то техническими поделками.
Миша Кануков был, как мне казалось, человеком из другой социальной среды – профессиональной технической интеллигенции, куда без приглашения я был «не вхож».
К великой радости, за все последние три года учебы НИКТО из одноклассников не причинил мне запоминающуюся неприятность. Не помню, чтобы и я сам кому-то хотел досадить. Но если такое случалось, прошу вас, дорогие мои одноклассники, великодушно меня простить.
В наш недавний разговор по интернету с Лейдой она мне напомнила мой спор с учителем физики Дмитрием Александровичем, причем напомнила об этом, как мне показалось, с некоторым чувством вины за то, что она тогда взорвалась и выразила свое негодование за мою настырность. Дорогая Лейда, после твоего рассказа мои симпатии к тебе только возросли.

Моими интересами в средней школе были: игра на народных музыкальных инструментах, пение, живопись, физика, природа, философия. По живописи я общался с Приезжевым, по физике – с Кудрявцевым и Зубрилиным, по природе – с Зеленым, по философии – с Борей Никифоровым (к сожалению, очень немного). Не помню, были ли общие интересы с Юрой Кротовым (тоже жившим в Дзержинце, у самого моста), хотя в его доме я бывал частенько. Ничего общего не было и с Пашей Арвачевым.
Ну а с девчонками у меня контактов практически не было. Были какие-то беседы с Соней Фукс – по пути из школы. Да еще помнится (если это можно назвать беседой), что Нина Дементьева как-то задала мне один-единственный вопрос (о каком-то цитрусовом растении). И это, кажется, всё. Не густо, а потому грустно. Сегодня я не оставил бы без внимания никого, даже самого не интересного мне человека – Нелю Фомичеву.
Увы, в школе я был не способен к достойному общению. А потому пропустил мимо своего внимания самого загадочного для меня человека – Таню Иванову. Казалось бы, такая незаметная, а во время единственной мимолетной встречи (через 10 лет после окончания школы) в ходе пятиминутной беседы проявила глубокое понимание мира человеческих отношений. Мне стыдно за то, что некоторых людей я просто не замечал: Лида Михеева, Таня Грабкова, Наташа Бурмистрова, Лера Кожухарь…
В случайно сохранившемся у меня Дневнике за 1959-60 годы я нашел свое немудреное стихотворение, посвященное нашим девчонкам к 8 марта 1959 г.:

О, милые девушки дней моих школьных,
Я вам посвятил эту песню мою,
Теперь, не нуждаясь в дорогах окольных,
Дни юности нашей я в ней воспою.

Прошли безмятежные летние ночи,
Которые в прошлое сказкой ушли,
Куда вы сокрылися, дивные очи,
Что в памяти прочное место нашли?

Приятное чувство прошедшего лета
Оставили в сердце тоскующий след,
И «Вальсом цветов» моя песня допета –
Прощайте, цветы дорогих школьных лет!

Желаю вам счастья и в жизни успехов,
Чтоб буря случайно сломить не смогла,
И пусть в трудный час вам откликнется эхом:
«Да здравствует солнце, да скроется мгла!»

P.S.
В 17 лет я спланировал себе прожить хотя бы до 60-ти лет и уложиться в этот срок, чтобы осуществить свои планы. Я счастлив, что мне удалось прожить жизнь так, как я того хотел. Ну а после 60-ти началась другая, вторая, жизнь – как нечаянный подарок судьбы. А та, первая, ЗАВЕРШЕНА. И не изменить ее, ни «переиграть» невозможно. Единственное, что нам дано, так это оставить добрые пожелания друг другу – пока еще есть время – и светлую память об ушедших.
Один из них – Боря Никифоров – оставил мне о себе трогательную память. Как бы предчувствуя свою судьбу, в октябре 1957 года (в 10-м классе) он посвятил мне такое стихотворение-напутствие:

Стремись к своей мечте всегда,
Пусть сбудется она.
Пусть чередой пройдут года –
Мечта всегда сильна.

Не знаю я твоей мечты,
Но верить я хочу,
Всего добьешься в жизни ты,
Зажжешь судьбы свечу!

Не бойся в жизнь сейчас вступить –
С преградою борьба
Не сможет волю пусть сломить
И мыслей всех гурьба
Преградою не сможет быть!

Есенина истрепан том,
Зачитанный до дыр,
Пускай любовь войдет в твой дом
Счастливая, как ты.

Но в жизни будь самим собой,
Чтоб девушка твоя
Гордилась пред людьми тобой,
Любовь к тебе тая.

Его напутствие оказалось пророческим – оно сбылось…

Виктор Сорокин

(10 марта 2008 года. Франция)