Третьего января нас повели в автошколу, которая находилась в ближайшем предместье. Был морозный день. На мне был все тот же летний костюм серого цвета с красными прожилками. Ветер продувал насквозь. В какой-то момент я ощутил теплоту, разлившуюся по всему телу, и почувствовал слабость в ногах. Мне захотелось подойти к дереву и присесть отдохнуть. Я смутно помню, что не успел я отойти в сторону, как меня схватили и начали растирать снегом голову и шею. Потом меня протолкнули в середину колонны, оберегая от холодного ветра.
В автошколе нас распределили по разным, хорошо отапливаемым, баракам. На койках лежало наше новое обмундирование: толстые шерстяные чулки, шерстяные перчатки, черные шерстяные брюки, шерстяная куртка, пилотка и шинель. Под кроватью стояли ботинки. Я моментально переоделся, а серый летний костюмчик с красными жилками бережно сложил и положил в чемоданчик: мало ли что...
На следующее утро я познакомился с группой бывших советских военнопленных, которые оказались в "моем" бараке. Как они оказались в автошколе, я не расспрашивал, да и они ничего не говорили. Видимо, так было проще и удобней для всех. Вечером мои новые друзья пригласили меня "на стаканчик". Кто-то достал спирт, разбавленный одеколоном. Его распределили "поровну и справедливо" и дополнили пивом. Я хлебнул и отставил стакан: моментально появилась отрыжка одеколоном, которая меня не покидала в течение нескольких дней!

Нашим общим инструктором был унтер-офицер Шерер, авиамеханик в отставке по возрасту. Кроме нашей, "русской", группы, к Шереру попало несколько датчан, с которыми он вел непрерывную борьбу из-за их небрежного отношения к механике. Однажды Шерер замахнулся молотком на одного из датчан и наверняка раздробил бы ему голову, если бы я его не остановил вовремя. За это он мне был искренне признателен.
Особенность автошколы заключалась в том, что нас обучали, кроме вождения грузовиков, автомобильной механике. Шерер нам говорил, что хороший механик не приступает к работе, не помыв руки.

До этой школы я не имел никакого понятия о вождении машины. С первых же дней я оказался за рулем грузовика-платформы восьмиметровой длины. Потом за рулем американских и английских машин. Мы ездили по кругу огромного двора автошколы: нас учили менять скорости, учили пользоваться промежуточным газом при снижении скорости. Шерер беспрерывно повторял "куплюнг, ганг, цвишен газ, куплюнг, ганг... (сцепление, скорость, газ, сцепление, скорость). Когда был достигнут полный автоматизм перемены скоростей, Шерер нас вывел на шоссе - приучить к уличному движению.
Влившись в общее движение, водитель должен был соблюдать все дорожные знаки. Для этого он должен был называть идущий навстречу знак и приспособить ход своего грузовика к общему движению. Если же водитель пропускал какой-либо знак, то инструктор останавливал машину на уровне знака, давал водителю тряпку и приказывал ему лезть на столб и хорошенько протереть злополучный знак!

Следующим этапом было движение по городу. Улички узенькие, с обеих сторон тротуары, магазины и прохожие. А я за рулем восьмиметрового чудовища! Потом, за две недели до экзамена, к моему грузовику прицепили четырехметровую платформу, и мы поехали в город! Задание: свернуть с одной улочки в другую, "не заезжая" в угловые магазины. Разрешалось въезжать на тротуары. Время на маневры было неограниченно. В первый день с задачей я не справился. На следующий день приехали на то же место. Я поставил грузовик в исходное положение и начал делать первый заход. Какой-то прохожий оказался перед носом грузовика, и я резко затормозил. Грузовик отбросило в сторону, и я чуть не въехал в обувной магазин. "При гололедице такое бывает часто", - сказал Шерер. Я вновь поставил машину в исходное положение. Вперед, назад, вперед, назад - длилось около часа. Наконец, я преодолел злополучный угол улицы и выехал из города. Последним этапом школьной подготовки был спуск с горы по заледенелому шоссе. Шерер объяснил, что в таких случаях надо включать первую скорость и, по мере возможности, не пользоваться тормозом. Если машину начинает заносить в сторону, то единственный выход заключается в том, чтобы дать немного газа - "и дело в шляпе"!
И добавил: "Когда ты садишься за руль, машина должна знать, что ты будешь ею управлять, а не она тобой"!
Спасибо ему за такой ценный совет - я его всегда придерживался и продолжаю придерживаться!

В конце января Шерер зашел в барак и сделал мне знак, что хочет что-то сказать. Я вышел из барака. Он мне сказал, что битва под Сталинградом закончилась, что армия разбита и что немецкие части попали в плен. Предупреди своих соотечественников, чтобы они не говорили по-русски при посторонних.
И добавил:
- Для нас это очень унизительно и оскорбительно и очень крупное военное поражение. Мы предчувствовали такой исход. Войну должны вести военные, а не штатские. Я говорю тебе об этом, потому что мы всегда понимали друг друга.
- Спасибо, Шерер, я их предупрежу.

Следующим утром в нашем бараке было тихо. Зато в соседнем бараке датчане и голландцы затеяли драку из-за какой-то бубновой семерки, которая неизвестно каким образом "втесалась" в игру. Надо было видеть, с каким остервенением набросились немцы на драчунов! Казалось, что немцам нечего было больше терять и что они стремились отомстить за поражение под Сталинградом!

Середина февраля. Шерер был доволен своими учениками и предполагал устроить экзамены по вождению и по механике - раньше, чем это было предусмотрено программой.
Права не выдавались, будь ты хоть звездой по вождению машины, если ты не сдал механики. В день экзамена приносили ящик с разобранными мотором и узлами. Когда подходила очередь "сдавать механику", мы подходили к столу и вытягивали билетик.
Следовательно, чтобы получить права, надо было сдать оба экзамена!
Действительно, тремя днями позже нам выдали, в торжественной обстановке, наши права.
Шерер ликовал!

Своевременно мы договорились, что если получим права, то соберемся в соседнем ресторанчике отметить событие.
Шерер пришел с большим опозданием, что было необычным для него. Он пробормотал несколько слов и залез в дальний угол. Он выглядел чем-то озабоченным, как будто хотел понять что-то необычное для него. Внезапно он выхватил бутылку шнапса из рук соседа, налил в свой стакан и возвратил бутылку. Потом он вынул из кармана маленький сверточек, развернул его и показал нам Железный крест, прикрепленный к маленькому квадратику черного крепа.
- Его послали моей матери, уведомляя ее, что ее сын Людвиг, мой брат, погиб под Сталинградом, - сказал Шерер спокойным уравновешенным тоном, как будто дело касалось какого-то едва знакомого человека.
Потом Шерер поднял стакан, пристально вонзился взглядом в глаза каждого из нас, поднес стакан к губам и, не торопясь, выпил его до дна.
Как будто он запил горькую пилюлю!
- Видите, - сказал он, - лучше быть хорошим водителем машины, чем хорошим летчиком! Вы - хорошие, очень хорошие водители, и я горд вами. Счастливого вам пути!
Шерер выбрался из своего дальнего угла, пожал нам руки и вышел в черную ночь.
Я его больше не встречал. Говорили, что он попросил перевода на другую работу, но никто не знал, на какую.

Продолжение следует.