(Мое детство в Пушкино – 1944-1947 годы. 3.)

Из первых в моей жизни книг (Аниных) в памяти прочно осели три – без какой бы то ни было инициативы со стороны взрослых.

Первая – сказки на немецком языке (с готическим шрифтом). Каждая глава начиналась богатейшей цветной иллюстрацией, но еще попадались картинки и в тексте. Первые буквы в главах были с изящными вензелями!

Вторая книга была по географии – о каких-то морских путешествиях. Из нее на всю жизнь в память врезались две иллюстрации. На первой, вертикальной, было изображено основание уходящего куда-то ввысь толстенного дерева (раз в пять толще человеческого тела), а слева от него – человек с длинным топором в руках. (Когда позднее я научусь читать, то вспомню последнее слово в подписи к иллюстрации: «Тасмании»!) На второй иллюстрации, горизонтальной, была изображена морская лагуна, упирающаяся в пологий, поросший пальмами берег, за которым на горизонте виднелись далекие и высокие горы. А посредине лагуны, чуть левее, стоял большой парусник.

А третья книга являлась сборником задач по алгебре (для десятого класса). И так же, как и в предыдущем случае, в память врезался текст, прочитанный через много лет: «Упростить выражение», за которым следовали длинные вереницы математических символов и букв, занимавшие иногда по полторы строки. Сейчас у меня такое ощущение, что эти математические тексты я уже тогда понимал, хотя это кажется, конечно, фантастическим – со мной ведь никто не занимался и рядом никто книгу в руках не держал. О такой возможности частично свидетельствует случай с моими детьми. Я стал старшего сына учить читать с пяти лет, а младший (ему еще не было и трех лет) в это время играл в свои игрушки. И вдруг в один прекрасный момент он присоединился к нам и… сразу начал бегло читать. Возможно, одним глазком он подсматривал, что и как мы читаем… Словом, или гений, или просто чудо!

Вернемся к трем «моим» книгам. Интересно вот что: все три книги виделись легко, без малейшего угнетения сознания – как луна в полнолуние. Я и сейчас чувствую зов этих книг к путешествиям, природе, сказкам, математике… Дорогие мои читатели, не бойтесь подсовывать втихаря подобные книги своим двух-четырехлетним детям – в этом возрасте почти все дети гениальны и способны полюбить и почувствовать то, чему невозможно будет научить уже в десятилетнем возрасте!..

Из игрушек у меня были только канцелярские счеты (двое) – большие и маленькие. Для меня они были грузовыми автомобилями. Еще я мог прикасаться к шахматам (которыми Петр Денисович иногда играл с будущим шахматным гроссмейстером Василием Смысловым, с которым до войны жил на одной лестничной клетке) и шашкам отчима и Аниной гитаре.

Полагаю, что два с небольшим года – от трех до пяти лет– я большей частью провел в московском садике, расположенном где-то на строящейся линии метро Красносельская–Сокольники (строительство тоннеля было хорошо слышно из подвала садика).

В садик я попал, возможно, по простой причине: моя мама устроилась туда прачкой. Помню, как она снимала с печи тридцатилитровый оцинкованный бак, в котором кипятилось детское белье. Воздух был насыщен запахом каустической соды и простого мыла. В прачечную заглядывал один мамин знакомый, инвалид войны, которого я радостно и дружелюбно звал Коля-товарищ. В противоположность отчиму, он относился ко мне очень ласково.

Садик, по-видимому, был круглосуточным: помню, что домой мама забирала меня только на воскресенья. Но случалось, что я оставался ночевать в садике с мамой вдвоем. Возможно, мама подрабатывала сторожем. Помню, что постель она стелила на кухне – на большом разделочном столе. Помещение кишмя кишело крысами, и, тем не менее, это было самое безопасное место.

Напротив этого стола в левой части стены была дверь, ведущая в глубокий подвал с продуктами. Каменная лестница в два-три пролета вела вниз, где была отчетливо слышна работа метростроителей. Из подвала мама вылетала пулей – боялась, что может провалиться в туннель метро.

Из окон большой залы садика открывался панорамный вид на центр Москвы, и я помню праздничный салют Победы в сопровождении невероятного количества мощных прожекторных лучей в ночном небе – именно так впоследствии изображался салют дня Победы.

Из помещений садика в моей памяти остались: прачечная и кухня, зал со стульями, большая игральная зала, из которой дверь вела в большую же спальню, умывальная комната с индивидуальными шкафчиками для полотенец. В коридоре напротив входа в умывальную комнату была ниша, из которой лестница направо вела «в небо» – к низкой двери на чердак, куда меня тянуло, как черта ладаном. Кажется, за это я часто получал выговоры.

В большой зале было много больших кубиков, из которых можно было строить большие замки. Был почти метровый грузовик с открывающейся (!) дверцей кабины. И больше ничего, не считая новогодней елки, припомнить не могу.

С классом-«кинотеатром» помню лишь один курьезный случай. Воспитательница задает вопрос: «А кто может прочитать какой-нибудь стишок?». Руку поднял я. И вот я, сидевший в центре, абсолютно не знавший, что такое стихотворение, выпалил: «Солдат стоит на посту и варит обед». Всю жизнь я стеснялся этого эпизода, но мама рассказывала об этом, как ни в чем ни бывало…

Продолжение следует.
____________________

На фото: Дача №25, главный вход (1965 год. Слева - жена Соня, справа - мама, в центре - мой младший брат Николай с моим сыном Владимиром).