
18 декабря 2004

Какого роду-племени будешь, мил человек? Неспроста наши предки начинали знакомство с этого вопроса. Принадлежность к племени в древности, к роду в средние века, к династии в наше время много чего интересного может рассказать о человеке.

Подмечено, что наша судьба, наш жизненный путь во многом предопределён родословной, а посему волей-неволей мы идём по жизни дорогой, проторенной предыдущими поколениями, границы которой очерчены родовыми ценностями и нравственными установками, впитанными с молоком матери. Отсюда и такие устойчивые словосочетания, как «голубая кровь», «врождённый аристократизм», «офицерская косточка», «княжеская осанка».

Век двадцатый в России смешал чины и сословия, а демократический уклад жизни и вовсе сгладил родоплеменные отличия. Извечный вопрос о принадлежности звучит теперь иначе: «Откуда будешь, мил человек?». Все мы – россияне, однако при этом остаёмся москвичами, питерцами, нижегородцами, пушкинцами…

У англичан слово «name» означает имя, а слово «surname» («sur» – заимствованная из французского языка приставка «над») – фамилия, то есть категория более общая, чем имя. Для нас, ныне живущих на российских просторах, принадлежность к территории, к своей Малой Родине и становится как бы вторым именем, или точнее сказать – «над-именем». Чей будешь? – Пушкинский!

То, что имя человека так или иначе влияет на его судьбу, пожалуй, признаётся всеми. Да и как не признавать, коль народ давно подметил: «назови человека сотню раз свиньёй, так он и захрюкает», зато «доброе слово и кошке приятно». Максимы вырастают максималистами, Александры – защитниками слабых, Викторы стремятся к победе, Владимиры - к власти…

Мы – пушкинцы, а вовсе, заметьте, – не толстовцы (последователи учения Толстого о непротивлении злу насилием), не ленинцы, не марксисты, даже не чеховцы (казалось бы, звучит неплохо, но почему-то нам не нравится, - пускай себя так величают жители города Чехова). Мы – пушкинцы, а потому уже по определению являемся продолжателями рода-племени Григория Морхинина-Пушки и его потомка Александра Сергеевича Пушкина.

И если помногу раз на дню слышать и произносить: Пушкино, пушкинский, пушкинцы, то исподволь и незаметно дух поэзии проникает в каждого из нас, становясь нашей глубинной сущностью. Вслушайтесь в разговоры на улицах города, и вы сможете уловить фразы, ритмически построенные по законам стихосложения. Да что там фразы, – взгляните на вывески наших магазинов и учреждений, и в их названиях вы найдёте следы и ямба, и хорея, и анапеста…

Поэзия стала частью нашего города, частью нас самих, частью нашего повседневного бытия. А как же иначе? Ведь все мы - пушкинского роду-племени.
Игорь ВИТЮК,
руководитель Пушкинского отделения Союза литераторов России

Галина КАРПУСЕНКО

К ОТКРЫТИЮ ПАМЯТНИКА

Сам Пушкин в Пушкино - о чудо!

Какими судьбами, откуда

Держал он сквозь столетья путь, -

В наш тихий город заглянуть?

Какая радостная весть -

Теперь у нас свой Пушкин есть!

Он здесь, где разум с чувством дружен,

Где стих крылатый людям нужен,

Где грани жизни обнажив,

Питает творческий порыв,

Как манна Божья - вдохновенье!

С тобой, младое поколенье,

Пришел он праздник разделить,

Вниманье пушкинцам явить

И, выразив свое почтенье,

Дарить с поэзией общенье!

С ним - баснописец-острослов

Иван Андреевич Крылов!

Чьи поэтические строки

Пронзают общества пороки.

Не есть ли к размышленью повод,

Что он за тем явился в город,

Чтоб том писать очередной,

Найдя сюжетов здесь с лихвой?

Скамья, два классика-соседа,

Непринужденная беседа

О жизни, нравах, о культуре,

О веяньях в литературе…

Владимир АГЕЕВ

ОТВЕТ КЛЕВЕТНИКАМ

Всё может быть приятным или спорным:

Осколки зеркала попали Каю в глаз,

И светлый праздник стали мазать чёрным, -

За деньги можно всё – любой заказ.

Сенсация готова, право слово:

Найти в толпе кого-то поглупей.

Измазать грязью дедушку Крылова!

А Пушкина лягнуть – ещё милей!

Как образ жизни – сладостная пакость:

Кривым ружьём из-за спины удар!

В лицо не плюнут: это маска – накось!

А плюнут даже – вытрет гонорар.

И со страниц газетных льётся пошлость!

Что радоваться, тупости хлеща?

Не много было памятников в прошлом.

Ужель страна поэтами нища?!

Мы, спохватившись, собираем камни,

Надеясь, что нашли дорогу в храм,

Сумеем приоткрыть решётки, ставни,

Пусть на цепи сидит бездарный хам.

Кто памятник воздвиг – воистину мессия:

Божественный поэт и русский наш Эзоп.

Без Пушкина и без Крылова – нет России:

От умного – поклон, глупцу – печать на лоб.

Эмма БУШУЕВА

РОДНОЕ ПУШКИНО

Люблю я город свой давно и изначально.

Люблю в любое время и всегда:

В осенний дождь промозглый и печальный,

И солнечной весной, когда кругом вода.

В заснеженный февраль, морозным утром,

Когда в снегах сверкает солнца луч,

Продрогшая земля покрыта снегом мудро,

И яркая луна ныряет среди туч.

Он для меня родной и вечно новый,

И хорошеет он сильней день ото дня.

И в этой жизни трудной и суровой

Нет в мире города дороже для меня.

Рафаэль УСТАЕВ

ВЗАИМНОСТЬ

За то, что рядом красота

В жару, в грозу, в пургу,

Мы понимаем, что всегда

У города в долгу.

Здесь Серебрянка и Уча,

И парки, и леса…

И заменяет нам врача

Всесильная краса.
Припев:

Город наш красив и молод,

Он – противник Зла и Тьмы,

Мы – такие, как наш город,

Город наш – такой, как мы.

Растёт наш город вширь и ввысь –

Заметен труд людей,

Подольше это счастье длись

Для взрослых и детей.

Не зря и в мыслях, и в делах,

И в радость, и в беде

Взаимно преданны в веках

Ты - нам, а мы - тебе.

Припев

Мария МИРОНОВА

ЛЮБИМОЕ ПУШКИНО

Да, воспеваю я тебя,

Мой край родной, моя отрада!

И говорю тебе любя:

Другого места мне не надо.

Я знаю, лучше есть края,

И знаю, много есть теплее.

Но ты же – Родина моя,

Ты для меня всего роднее.

Да, были случаи, когда

Я ненадолго уезжала,

Но с думой о тебе всегда, -

Тебя мне всюду не хватало.

Вся жизнь моя слилась с тобой.

Ты – мир мой скромный, мир безмерный,

Судьба моя – мой край родной,

Тебе навек останусь верной.

Игорь ВИТЮК

СЕНТЯБРЬ В ПУШКИНО

Небо снова затянуто тучами, -

Подмосковная осень пришла.

Серебрянка в своей излучине

Ряской мелкою поросла.

И берёзка какая-то грустная, –

Жёлтый лист, словно прядь седины,

С ней простясь по обычаю русскому,

Трижды обнял – до новой весны.

И в один день красавицы смелые

Вдруг оделись, – костюмы на них.

Где ж прозрачные брючки белые

С чуть заметной полосочкой «стринг»?

Лишь загар, ещё не утраченный,

Нам не даст в хмурых буднях страдать.

До свидания, Пушкино дачное!

Здравствуй Пушкино, город труда!

Ирина МИРОНОВА

ПУШКИНСКИЙ ПАРК

Осень лёгкими шагами

В Пушкино пришла неслышно,

Постелила под ногами

Плед узорчатый и пышный.

В парке тоже бродит осень,

С малышнёй играя в прятки.

В хмуром небе стынет просинь.

Листья клёна, как перчатки.

Ходят стройные мамаши,

Дети спят в цветных колясках,

Подрастают Димы, Маши –

Принцы, Золушки, как в сказках.

Старость дремлет на скамейках,

Зонт в запасе от ненастья,

А любовь в глухих аллейках

Тщетно ищет птицу счастья.

Всё пройдёт: и снег, и бури,

Как природа ни сурова,

В голубой своей лазури

Засияет солнце снова.

В парк придёт весной Победа,

Засверкает орденами:

Задушевная беседа

С тем, кто жив и рядом с нами.

Вадим ВОЛКОВ

МОЙ ГОРОД

В золотом ожерелье столицы

Город Пушкино светится гранями.

Драгоценным он камнем искрится

И вблизи, и за синими далями.

С красотой своей яркой и броскою,

В дни суровой зимы и в осенние,

Даст надежный приют и спасение,

Добротою смягчит сердце жесткое!

В колыбели качал меня бережно

В час налетов, дрожащего, нервного…

Злое время с тобою я пережил

Горькой осени – сорок первого.

Стало тесно тебе в междуречье

Милых сердцу – Учи с Серебрянкой,

Где еще в раннем детстве беспечно

Мы резвились в лесу на полянках.

Ты с годами как будто моложе,

Хоть они улетают, как дым:

«Город Пушкино! Сам я, быть может,

Долго буду с тобой молодым!»

Я подолгу гляжу, очарованный

Отраженьем твоим в тихой заводи…

Я, судьбою не избалованный,

Что дарила ухабы да надолбы,

Лишь тобою богат! И другого….

Мне другого причала не надобно!!!

Александра ГОРЬКОВА

ПЕСЕНКА О СЕРЕБРЯНКЕ

Кто-то верит, а кто-то не верит:

Серебро - это счастье в судьбе.

Величавый Серебряный берег

Привлекает вниманье к себе.

Серебрянка. Несет Серебрянка

Свет небесный на сизой волне.

Серебрянка, как я, россиянка,

Потому дорога она мне.

Прихожу я к заветному месту

И по берегу долго бреду.

Вот березки стоят, как невесты

Женихов на свидание ждут.

Притягательна так Серебрянка,

Что спешу рядом с ней помечтать.

Мне сестренка она, россиянка.

Суждено ее так величать.

Циала МАРКИНА

НА ДНЕ СЕРЕБРЯНКИ-РЕКИ

На дне Серебрянки-реки

Лежат и ржавеют станки.

Давным-давно до войны

Ткали мешки они.

Когда враг стоял под Москвой,

Приказ поступил боевой:

«Быстрей разобрать все станки

И сбросить на дно реки!»

Уж нет и фабрики той,

В цехах - тишина и покой.

И только на дне реки

Тихо ржавеют станки.

Эмма БУШУЕВА

ПУШКИНО - ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНЬЯ

Пушкино – источник вдохновенья,

Радости, любви и красоты.

Зодчих Подмосковное творенье –

Славный город творческой мечты!

Василий ФРОЛОВ

ПУШКИНО - 1967-й ГОД

Я жую горбушку хлеба,

Запиваю хлебным квасом.

В Серебрянке вижу небо,

А на небе вижу Спаса.

А ещё я город вижу

В нежной дымке золочёной.

Опускается всё ниже

Плеск заката кумачовый.

А вдали – забор фабричный,

И на нём плакат у входа:

«Пятилетку – на отлично,

Пятилетку – за три года!»

Вот и рынок безымянный,

Где с утра шумят торговки.

Запах здесь стоит духмяный

От укропа до морковки.

В магазине «Культтовары»

(Там, где вождь на пьедестале),

Мы по семь рублей гитары

Со стипендий покупали.

Уползают электрички…

В «Летнем» - новый фильм, наверно.

Ты отрезала косички, -

Детство кончилось мгновенно.

На заплёванной платформе

Ресторанчик привокзальный,

Старичок там в униформе

Подаёт шашлык нормальный.

Паренёк идёт с девчонкой.

В голове мелькнула дата,

Закричал я им вдогонку:

«Год какой сейчас, ребята?»

Паренёк вдруг обернулся,

Вздрогнул я, глазам не веря.

«Год забыл?» - Он улыбнулся:

«Шестьдесят седьмой, тетеря!»

Я хотел сказать, что знаю

И его, и ту девчонку,

Но, волнуясь, речь теряю,

И стесняясь, жмусь в сторонку.

«Я - тетеря? Что ж ты милый,

Самого себя ругаешь?»

Удивляюсь: «Вот счастливый,

Ничего ведь ты знаешь!»

К ним рванулся, - к чёрту речи!

Побежал, упал, поднялся.

И на память мне о встрече,

Лишь синяк на лбу остался.

Пожевал с досады хлеба,

Не осталось больше кваса.

Грязно-серым стало небо, -

Злой мужик там вместо Спаса.
МОЙ ГОРОД ПУШКИНО

Был город...

Деревянные домики вдоль шоссе, скользящего в сторону Москвы; летний театр, где пел Шаляпин, и где в самый знойный день было сыровато и прохладно; дача поэта Маяковского на Акуловой горе, откуда он горланил своё приветствие солнцу, - разноцветные стёклышки калейдоскопа... Весёлое, летнее, дачное зазеркалье было городом моего детства.

По соседству с нами жил маленький сумасшедший еврей Яшка. Ему было лет тридцать: костюм, белая рубашка и шляпа. У него стоптанные ботинки, но костюм! Костюм - это солидно, это не может быть болезнью! Это какой-то обман! Он останавливал прохожих, заговаривал, а потом пел. Пел странным торопливым напевом, пел за значок. Он никогда ничего не просил, но вся округа покупала ему значки. Был город моего детства. Первым умер Яшка.

Село ломали долго, десятилетиями. На перекрёстке стояла старая почта с огромным деревом у высокого крыльца и красной телефонной будкой. Летом я снимала туфли и, поднявшись по деревянным ступеням к двери, расположенной так высоко, что казалось, она непременно должна вести в какой-то заповедный чертог, затем съезжала на руках по перилам вниз, волоча ноги, брякающие по ступенькам.

За углом, налево от почты, - махонький магазинчик в полуподвале: надо низко пригнуть голову, чтобы не удариться о косяк и спуститься на четыре ступеньки вниз. Тускло мерцающие витринки с разноцветной пасмой мулине, дамскими чулочками, крючочками и спицами для вязания, с дрожащими глазками пуговиц, шампунями и кремом....

Да и мало ли прелестных и ароматных вещиц может уместиться на прилавке в полумраке сельской галантереи.

Село, село... Деревянные торговые ряды, а напротив - магазин с фонтаном во дворе. Большой, деревянный, с живым дышащим полом, казалось, хватавшим за ноги, стойким запахом масла, пива и рыбы, с кассиршами, похожими на цариц в своих высоких кассах - каретах.

Ничего нет... Зачем? Последним погиб летний театр. Жаркое лето, двадцать минут - и всё. Я два года не ходила в парк, - не могу видеть всё это.

Иногда я мысленно бросаю вещи в чемодан и уезжаю от искромсанного настоящим прошлого: от воспоминаний, которых не было; от песен, которых не помню; от зданий, которых нет.

Был город ... И вроде бы есть.
Ирина ИВАНЦОВА