То, что серьезные опасности поджидают нас на каждом шагу, никого не удивляет. Удивительно другое: как в море таких опасностей большинству людей удается дожить до старости. И даже я, никогда не рисковавший на пустом месте, не раз оказывался на волосок от смерти.

Мои первые опасности были типичными для тех, кто родился в Москве в первые дни после начала Великой отечественной войны. Случалось, что после объявления воздушной тревоги мама не успевала добежать до метро и, бросившись к стене дома, стремительно накрывала меня своим телом, наивно полагая, что так она сможет уберечь меня от осколков немецких бомб. Впрочем, не совсем наивно: теперь-то я точно знаю, что меня, брошенного отцом еще до моего рождения, хранила мамина любовь.
Через несколько дней после моего рождения мама уехала из постоянно подвергавшейся ночным бомбардировкам Москвы к своим родителям в деревню Малынь, в шестидесяти километрах южнее Тулы. До прихода немцев в деревню, в октябре 1941 года, мама вместе со всеми копала окопы (они были хорошо видны еще в 55-м году, но ныне уже полностью сравнялись с землей).
После войны мама рассказывала об одном эпизоде. Однажды в дом вошли два немца – кажется, за яйцами. Один из них взял меня на руки. Мама вспоминает: «Я обмерла. Думаю, как ховякнет головой об стенку…». Но немецкий солдат меня не «ховякнул»,
а поднял меня к потолку и сказал: «Хороший будет пан, хороший». На пальцах он показал, что у него тоже двое малышей. Забрав яйца, немцы ушли. Первая мина меня миновала…

А теперь о других опасных ситуациях из моей жизни.

1. Опасная очередь. Мне 11 лет.
[Фото: www.pushkino.org/photo/gorod/&atype=gal&aaction=viewi&fid=29]
Январь 1952 года выдался суровым. Дров катастрофически не хватало и надеяться приходилось только на торфяной брикет, который завозили в керосинную лавку, что находилась на задворках Пушкинского рынка. [Сегодня на месте керосинной лавки – на Некрасовской улице напротив центральной площади стоит кирпичный дом с большим хозмагом.] На следующий день после объявления о подвозе торфа мы с мамой встали в четыре утра, чтобы занять очередь. Вскоре мама ушла домой, а я стал бдительно охранять свою очередь, номер которой был записан на руке.
Стоял двадцатипятиградусный мороз, и мое тонкое ватное пальтишко почти не грело. Руки коченели в грубых вязаных варежках – несмотря на то, что я сжимал пальцы в кулак. Даже валенки пропускали холод. Несмотря на притоптывание и подпрыгивание, температура тела быстро падала, приближаясь к опасному значению.
Я почувуствовал, как во всем теле началась легкая тошнота. Не помню, дождался ли я маму. Теряя сознание, я торопливо пошел домой через речку [по Тургеневской ул.] – по чуть более короткой дороге, чем по городу. Путь не далекий – всего километр, но на полпути – прямо на реке – я потерял сознание. В раннее время никто по льду не ходил, так что за час я мог бы замерзнуть полностью. Но…
Очнулся я дома. Оказалось, что без сознания я дошел до дому без посторонней помощи! (Через три года подобный случай повторился, но в этот раз я потерял сознание летом и от падения с велосипеда. Помню, что после падения я хотел пойти на речку обмыть ссадины, но почему-то очнулся на кровати дома – «инстинкт»!)

2. Бешеный мотоцикл. Мне 12 лет.

Прекрасным августовским днем 1953 года мы – я и два одноклассника – пошли по грибы. Участок Красноармейского шоссе от Пушкино до Левковской горы только что покрыли асфальтом. Мы уже прошли красивое озеро [оно было ликвидировано в связи с секретным строительством на территории санатория ЦК] в конце поля, что напротив проходной санатория «Пушкино». Позади послышался треск мотоцикла, мы уступчиво сошли с асфальта и не оглядываясь продолжали шествие. Вдруг через мгновенье со скоростью пули резким порывом ветра рукав моей рубашки отбросило вперед. Мотоцикл пролетел на предельной скорости где-нибудь километров под 150! На шоссе было пустынно, и ничто не мешало мотоциклисту ехать посередине шоссе, в крайнем случае – посередине своей полосы. Но он проехал по самому краю асфальта, где за секунду до того шли мы! Вихрем он пролетел еще два километра и скрылся за вершиной горы. Ломать головы над причиной сумасшедшей езды мы не стали, а через сотню шагов, как только кончился забор санатория ЦК, зашли в лес.
Но на этом наши приключения не закончились: мы основательно заблудились. Пытаясь выйти на шоссе, мы совершили три огромных круга. И мне, как имевшему кое-какие познания по выживанию в экстремальных условиях, пришлось залезть на самую высокую ель, чтобы с нее разглядеть еле заметные следы угасающего заката. Через полчаса сжалившийся над нами водитель бортовой машины согласился подбросить нас до города.

3. Случай на пожаре. Мне 14 лет.
[На фото внизу: Приблизительный вид деревень Малынь и Даниловка в те годы.]
После утери документов для поступления в Московский авиационный техникум мне ничего не оставалось, как уехать на лето в Малынь к бабушке с дедушкой. Однажды в соседней деревне за бугром случился пожар, повалил дым и все бросились туда. Горел дом, все помогали тушить пожар, мы тоже в меру наших сил вместе со взрослыми таскали воду из реки Плавы. А вскоре из Крапивны (районный центр) приехала пожарная машина, и через час огонь был полностью потушен.
Сутками раньше прошел сильный ливень, и грунтовую дорогу до Даниловки развезло. В деревню пожарная машина спустилась легко, а вот на обратном пути на половине склона забуксовала, и водителю не оставалось ничего иного, как задним ходом вернуться в Даниловку.
Сзади по обеим сторонам у пожарных машин имеются подножки, и, чтобы выиграть километр ходьбы, мы с каким-то парнем встали на эти подножки. Когда машина попятилась назад, мы, естественно, смотрели вперед, задаваясь вопросом, почему это вдруг машина не смогла преодолеть не очень-то крутой подъем. В какой-то момент я обернулся, и… Решение надо было принять моментально, не теряя ни секунды. Отчим учил, что в критически опасных ситуациях ни в коем случае нельзя теряться, а наоборот: нужно хладнокровно, но быстро принять верное решение. Я тут же соскочил с подножки. И в следующее мгновение машина врезалась в вековую лозину именно той подножкой, на которой перед этим стоял я, и угол машины вмялся в корпус «пожарки»…

4. Дыра в снегу. Мне 15 лет.
[Фото: www.pushkino.org/photo/oldphotos/&atype=gal&aaction=viewi&fid=9895;
www.pushkino.org/photo/gorod/&atype=gal&aaction=viewi&fid=10504]
Дело было в марте 1957 года. У кромок больших оврагов намело трехметровые сугробы, а дорога в школу пролегала как раз по дну одного из них [что между микрорайонами Дзержинец и Серебрянка]. И вот однажды, возвращаясь из школы речной тропой, я решил пройтись по краю оврага. Погода стояла солнечная, в меру морозная. Вокруг никого не было, только двое десятилетних ребятишек катались на лыжах с небольшого пригорка на дне оврага.
И тут я увидел в круто обрывающемся сугробе кем-то прорытую сквозную дыру – с диаметром, как мне показалось, достаточным, чтобы через нее проскочить. Не слишком сумняшеся, я поставил портфель и ногами вперед юркнул в дыру. Но за счет сложенных по швам рук ширина тела существенно увеличилась – и я… застрял в дыре! Да так, что голова уже оказалась в дыре, а ноги из нее еще не показались. Когда я понял, что пальцами прочно зажатых рук мне плотный снег расцарапать не удастся, мне стало по-настоящему страшно (наверное, единожды в жизни): тонкая одежда была способна сохранять тепло тела от силы час. И тогда мне не оставалось ничего другого, как изо всех сил звать на помощь. И дети меня услышали. К счастью, у них оказалась небольшая лопатка, и они быстро вырубили меня из плотного снега. С тех пор я хорошо усвоил: «Не спробав броду – не суйся в воду!».

5. Смертельное напряжение. Мне 18 лет.
Промозглой осенью 1959 года мой бригадир-электрик спас меня от преждевременной «вечности». Работал я в ту пору на Мытищинском комбинате силикатного кирпича. И понадобилось однажды что-то проверить в электро-щитовом ящике, установленном на улице (в непролазной грязи). Рабочая обувь в нашей бригаде была, прямо скажем, убийственная: кирзовая и насквозь мокрая. В такой обуви можно окочуриться и от 12-ти вольт, а в нашем ящике – все 380!
И вот открыл я шкаф, сел на корточки, присоединил к обесточенным клеммам нужные провода и, дабы инструменты не мешали выполнению последующих операций, вытянул руку, чтобы положить инструменты на горизонтальную шину, находящуюся под напряжением. Оставалась, пожалуй, меньше десятой доли секунды до исполнения задуманного, как получаю сильный удар бригадира в ухо и падаю в грязь… Спасибо, друг!

6. В складском проходе. Мне 19 лет.
[Фото: www.pushkino.org/photo/gorod/&atype=gal&aaction=viewi&fid=40]
По причине юношеского (может, и принципиального) максимализма, возвращаясь домой из Москвы в электричке, я выходил в город не по надземному переходу (который однажды рухнул-таки), а прыгал на рельсы и затем перелезал через забор, попадая в проход между станционными складами [на месте сегодняшней автобусной станции].
Так было и в этот раз: оказавшись в складском проходе, я прямехонько пошел по нему в город. Но пройдя с десяток шагов, услышал рокот обгоняющего меня бортового грузовика. Вот мимо меня проплыла кабина, вот пошел зеленый борт. Сейчас покажется его задний край. И тут на всякий случай я оборачиваюсь и… уже наученный опытом, четко и хладнокровно принимаю решение: нагнуться! А в следующий миг выступающий из кузова длинный рельс оставляет на дощатой стене сарая глубокий след на уровне моей шеи до пригибания…

Продолжение следует.

( Первопубликация в fox.ivlim.ru )